Очерк
Памяти Любови Даниловны Павлоградской
С Любовью Даниловной Павлоградской я был знаком едва-едва и то – заочно. Как-то в **** году о ней мне рассказала работник Ейской центральной городской библиотеки: есть, мол, в станице Ленинградской такая женщина, настоящий подвижник, которая часто ездит с паломниками по святым местам. И номер ее домашнего телефона дала: позвони, говорит, Любовь Даниловна непременно ответит со всей любезностью; она организует поездки по русским монастырям. У меня и появился тогда такой интерес именно к монастырям. Я позвонил Любови Даниловне и вкратце рассказал о себе. Она тут же ухватилась за мою идею, сообщив, что вот, дескать, на днях и планируется такая поездка. По маршруту от станицы Ленинградской в Задонские и Воронежский монастыри, далее – Оптина пустынь, Муром…. Одним словом, маршрут был таков, что охватывал настоящие русские – и красивейшие! – места южной и центральной части России. А когда я узнал, что и в Дивееве побываем (а Нижегородская область – моя малая родина!), то надо ли говорить, что я был в полнейшем восторге от ожидаемого удовольствия? А надобно заметить, что стоял сентябрь. Осень – и вообще мое любимейшее время года, осенью на меня ностальгия нападает особая, и тянет меня, тянет…
И с каждой осенью я расцветаю вновь;
…………………………………………
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят – я счастлив, молод,
Я снова жизни полн – таков мой организм
(Извольте мне простить ненужный прозаизм).
Пушкин тоже осень любил, да и не где-нибудь, а в Болдине, на моей родимой сторонушке. И как же мне захотелось осуществить свою давнюю мечту – окунуться в русскую старину, узнать то новое, что появилось в нынешней России, проехаться по родной мне «средней полосе»! И не моя вина, а моя беда, что, к сожалению, не удалось поехать. Не явился ко времени на автостанцию междугородний автобус… А добраться до Ленинградской как-нибудь, да хотя бы и на такси (поедка стоила эдаких расходов!), не сообразил.
И вот, через полгода, я случайно наткнулся на бумажку с номером телефона Любови Даниловны. Испытывая некоторые затруднения в сборе интересующих меня материалов, мне надумалось позвонить ей и услышать от очевидца «живые» впечатления от той самой паломнической поездки. Мне нужны были «мелочи», именно которых всегда и не хватает. Полгода ведь прошло, а Любовь Даниловна мгновенно извлекла из памяти все, что касалось меня, даже посетовала на то, что не удалось мне тогда поехать.
– Приезжайте, приезжайте не в субботу, а в пятницу к вечеру: мы с Вами пообщаемся. А утром будет поездка в одну из станиц края, где отыскали старинную икону Пресвятой Богородицы, по молитвам у которой всякий просящий и болящий тут же исцеляется. Вы представляете, нашел икону местный священник случайно: шел дворами села да и увидел доску грязную, с которой куры много лет зерно клевали. Священник ту доску и поднял с небольшого интересу. А это икона оказалась. Так ведь всю икону исклевали куры за многие годы. А Лик Пречистой на доске цел и невредим остался. Вот ведь чудеса какие! Приезжайте непременно.
Говорила она быстро, и я, обычно склонный к скепсису по отношению к разного рода чудесам, не успевал сопротивляться.
– Ну что Вас удерживает? Переночуете у нас, а утром отправимся. И в поездке поговорим.
Упоминание о ночевке в доме незнакомых, по сути, людей меня слегка смутило. Угадав в моей неловкости нечто такое, что только им, женщинам, с их женской интуицией, и бывает понятно, она с коротким смешком сказала:
– Приезжайте, приезжайте… А семья у меня спокойная и благополучная, и ни о чем не беспокойтесь. Найдем место.
На этот раз автобус меня не подвел, и я к вечеру – и в пятницу –был уже в станице Ленинградской. О домашнем адресе Любови Даниловны я впопыхах, как часто со мной бывает, по телефону, безусловно, спросить забыл. Но, зайдя в церковь, я спросил у первой, попавшейся мне на глаза, прихожанки:
– Где найти дом Павлоградской Любови Даниловны?
– Да вон, спросите у Риты Валерьевны, библиотекаря церкви. Она знает.
– О, Вы…? Гость Любови Даниловны? Пойдемте со мной, – сказала мне библиотекарь (годами ближе к пожилым) Рита Валерьевна.
Она завела меня в рядом стоящее низенькое строение, бывшее библиотекой (собранной, кстати, именно Любовью Даниловной ), записала мои данные, указала, что в пять утра автобус отправляется в одну из станиц Краснодарского края.
– А сейчас уплатите вот такую сумму (совсем небольшую), а я позвоню домой к Любушке, за вами ее сын и приедет.
– А сама Любовь Даниловна поедет завтра? – спросил я Риту Валерьевну.
Я жутко разочаровался от известия, что нужный мне человек, по неожиданно возникшим причинам, как раз и не поедет, и засомневался в необходимости поездки в какую-то станицу, к какой-то еще иконе с надуманными чудесами… А когда за мной приехал на машине сын Любови Даниловны, то я и вовсе решил: нет, не поеду. Так я и сказал Рите Валерьевне.
– А деньги тогда же заберите… – поспешно засуетилась та.
Нет, деньги я решил оставить на нужды храма. Не очень словоохотливый сын Любови Даниловны по имени Виктор минут за десять доставил меня к дому, где и жила семья Павлоградских. Хозяйка встретила меня на крылечке и завела в дом. Все оказалось невероятно просто, и мое смущение прошло тотчас же, а я почувствовал себя вроде бы как и не в гостях, а будто – не в родных ли пенатах? Так подействовала на меня радушная приветливость, исходящая от Любови Даниловны. Так было: мне врать ни к чему. И вот мы с нею уже сидим за круглым столом в небольшой комнате, уставленной по стенам полками с книгами. Книги, к слову сказать, были везде, куда ни бросишь взгляд. И не тоненькие брошюрки, хотя и им находилось место, а все капитальные толстенные фолианты, среди которых мне приглянулись трехтомная Толковая Библия и массивное издание по Истории русского Православия. Да много чего… Рядышком с Любовью Даниловной «примостился» ее внук, десятилетний Сашенька. Он сидел тут же, рядом с бабушкой, и зачарованно «схватывал» каждое слово, произносимое ею. Забегая вперед, скажу, что когда Любовь Даниловна показала мне фотографию одной юной прекрасной монашки, то обратила мое внимание на ее глаза, огромные и широко открытые, в которых затаилось выражение Любви, Добра, Печали и еще многое и тайное, что было только между ней и Богом. Тогда я невольно глянул на внука Любови Даниловны, частого спутника ее в паломнических поездках: глаза ведь у внука и той монашки – одни и те же глаза! Меня интересовали вопросы о монастырских традициях, людях, посещающих монастыри, та атмосфера, которая царит между верующими и священнослужителями, впечатления Любови Даниловны от архитектурных особенностей монастырей и их храмов, целого и деталей. Между прочим, я спросил ее, еще молодую, в общем, женщину: как она встала на путь Православной веры в Бога? Это было недалеко от начала нашей беседы, и я еще был полон недоверия ко всем ее высказываниям и утверждениям. По ее рассказу так выходило, что перед тем было у нее неясное, неопределенное стремление к чему-то, чего она никак не могла в себе понять, не взяла в толк, но что-то ее влекло к себе и возмущало ее чувства. Как-то была она в поездке по Украине, а ее знакомый решил показать ей старинный монастырь, стоящий в живописном месте и на зеленом холме, среди елей. Дело было вечером, когда уже и сумерки начинали сгущаться, а низкие темные тучи лишь усиливали мрачность наступающего вечера. И уже издали, не доходя до монастыря метров триста-четыреста, Любовь Даниловна вдруг ясно различила благодатный голубоватый свет, заливший и монастырь, и ближайшую, окружающую его сферу. И еще: для нее, человека с коммунистическими воспитанием и убеждениями, показалось удивительным, когда в той же поездке она случайно, в доме приютившего ее знакомого, наткнулась на раскрытую Библию на старо-славянском языке. Для нее вдруг, или внезапно, стали понятными истины, которые она до того часто и тщетно пыталась в Библии понять и уяснить. Все так стало понятным, а читала всего-то – с полчаса, не более! Она говорила, что и впоследствии такого ясного и доверительного общения с Богом у нее никогда уже не бывало, как в те самые полчаса. Вот, с тех, значит, пор… Ну, с моим-то скепсисом, это был, допустим, не факт. Однако, после этих рассказов – вот странная особенность! – я попристальнее взглянул и на внешний облик Любови Даниловны. Небольшого роста, стройная в свои годы, одета в изящный, цветастый халат. Лицо округлое и, скорее, полноватое, ямочки едва заметные на щеках, глаза серые и приветливые, буквально источающие добрый свет, лучистые – так вернее. В общем, это были типичные, классические славянские черты, а происхождения, может быть, и украинского. Но речь ее! – вот что меня более всего в ней привлекало! Говорила она прекрасным русским языком правильно и безупречно, речь лилась журчащим ручьем, лишь изредка и к месту усиливаясь высотой тона и громкостью, но вовсе не из желания Любови Даниловны искусственно и театрально усилить эффект от фраз. Это доказывалось тем, как переживало и волновалось все ее лицо в унисон произносимым словам. И уж в особо волнующих местах она помогала себе короткими взмахами рук, но и от этого ее рассказ только выигрывал, приобретая еще большую убедительность. Впрочем, ни разу я не заметил, чтобы Любовь Даниловна переходила на агитацию за Православие. Это и понятно: в Православии не принято «тянуть» за уши в свою веру, человек сам должен осознать, где истинный Путь к Богу. И, если уж по правде вести разговор, то с этим я и не совсем согласен. В то время как в Православии терпеливо и неназойливо проповедывают свои истины, представители ряда сект теребят за полы одежды, стучат в двери домов и квартир, едва не силой всовывают в наши руки яркие иллюстрированные брошюрки, – отпечатанные не на иностранные ли деньги? И ведь уводят русских людей к себе, обманом и заведомой ложью уводят, тем самым еще более разобщая нацию, внося раскол в семьи, разрушая и извращая детские души, приводя подчас не к исцелению, а к заболеваниям психики. И вот ведь что: войти в эти секты и Организацию легко, а выйти – точно так же, как оторваться, излечиться от алкоголизма или наркомании – практически невозможно! Все эти Белая и Черная Магия, сатанисты, адвентисты, пятидесятники, иеговисты с их подчас черным, тоталитарным и апокалиптическим смыслом зачастую преследуют самый банальный коммерческий интерес, зомбируя и превращая людей в послушных роботов-рабов, выплачивающих налоги в кассы той или иной Организации, они действительно развращают души людей и требуют, на мой взгляд, более пристального и немедленного внимания и властей, и общественности, и Православной церкви, и просто – нас с вами.
– А Вы посмотрите, – говорила Любовь Даниловна, – ни одна ведь из сект НИ-ЧЕ-ГО не создала в культуре, а Православие – это громадный пласт русской и вообще славянской культуры и истории России, Православие стояло у истоков всех русских побед, учило терпению и вселяло надежду в беде. А люди какие! Тихон Задонский, Серафим Саровский, Сергий Радонежский, Павел Флоренский… Несть им числа! А тот, абсолютно новый и для нас не естественный дух протестантизма в религии, который пропитывает ее с недавних пор!? Протестантизация и… «деловизация», что ли, они все глубже и глубже проникают в религию. Но это не для нас с Вами, простых и настоящих русских. Это – для «новых». Как Вам это?!
А вот как раз эта мысль и для меня была не нова, деловые и «деловые» отношения проникли всюду и, надо полагать, в религию тоже. Да уж, эта мысль мне была понятна до слез! Но еще масса вопросов мучила меня, еще не был я полностью удовлетворен ее объяснением выбора Пути. Что касается последнего, то я заметил, что жизнь ее личная не отличалась легкостью, а была, как и у многих людей, с кучей проблем. Думал я, что не одни только расчудесные монастырь в сумерках и раскрытая Библия заставили ее прийти к Православию.
Еще один вопрос попытались мы сообща разрешить. Точнее будет сказать, что объясняла свою позицию она. Речь зашла о процедуре исповеди героя из моей «вещицы» священнику в Дивеевском монастыре. Так задумано было мною, что главный герой исповедуется, а священник, по моей задумке, накладывает на него своего рода «епитимью»: «Ты, сын мой, уладь пока неотложные земные дела, съезди на могилу своего ребенка и поклонись праху его; там, на могиле, покайся. А дальнейшую поездку по монастырям прерви, мощам святым успеешь еще поклониться. Да и чувствуешь ты себя у мощей неважно, многовато черного на душе твоей.» Я спросил у Любови Даниловны ее отношение к такому повороту. Выяснилось, что отпускает грехи, исповедует грешников только священник, то есть мужчина, несмотря на то, что речь шла о женском монастыре. И такое продолжение сюжета она даже одобрила. Такое напутствие священник дать может. И исповедываться, как оказалось, можно даже без предварительного поста. А вообще, сказала она, у меня очень двойственное отношение к священникам. Вот это ее замечание меня насторожило…
– Да, это так. Сейчас такое время с этими наркотиками, пьянством, преступностью, разбродом людей по сектам и толкам, что врачам, учителям, психологам и священникам надо обо всем забыть, даже о сне. Не о Народе, как раньше партия наша рулевая, говорить надо, а уже о каждом конкретном Человеке. И ни в коем случае не ждать, когда человек придет и пожалуется на беду, нездоровье, беспокойство в душе. Надобно идти к человеку тотчас же, пока болезнь его не захватила, и не ждать, когда он придет уже развалиной или бесноватым. А иные священники своими личными делами занимаются, и для них шуршание денег стало главной заботой, а о человеке они забывают.
– А вот ложь, если она во благо сказана… – начал я фразу.
Чудеса, да и только! – она впервые прервала меня.
– Вы – врач. Вы знаете, что неправда бывает порою во благо. Вот так, дифференцированно и индивидуально, и надо поступать с каждым Человеком. Ну, понятно, что многое зависит от того, из чьих уст та ложь… Но Богу в любом случае лгать категорически нельзя… Петр сказал: «Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому …Ты солгал не человекам, а Богу».
Я посчитал эти высказывания Любови Даниловны спорными и нелогичными, но что-то в этом… есть.
Долго мы еще говорили, точнее – говорила, в основном, она, и разговора интереснее я во всю свою жизнь еще не слыхивал. Мы успели еще и поужинать, но и за едой она продолжала свои чрезвычайно занимательные истории, да хотя бы о купании в постоянно холодной воде купели из целебного источника у подножия Свято-Тихоновского Преображенского женского монастыря, об удивительном чине канонизации русского адмирала Федора Ушакова. Много чего… И разговор бы еще продолжался, если бы не моя кошмарная усталость: я буквально валился с ног. Постелили мне в отдельно стоящей рядом с домом времянке, теплой и чистой. В той комнате, где мне предстояло спать, я и успел только что разглядеть книжные полки с многими и многими книгами. Я даже еще успел разглядеть среди них многотомные собрания Достоевского и Тургенева, книги П.Флоренского, Н. Бердяева, как свалился в постель, уложив голову на подушку, набитую душистыми травами и цветами, и мгновенно уснул.
Утром я проснулся часов в восемь: я был бодр, а голова – светлая. На завтрак были блины. Я и сам могу печь блины – теща хвалит! – но пробовал такой вкусноты блины я еще только из-под рук моей замечательной мамы. И за завтраком я успел вслух прочесть небольшую главку из моих любительских «опусов», на которую Любовь Даниловна прореагировала весьма доброжелательно и, уверяю, без лести. И спросила она меня:
– А все-таки: как же спалось? Какие сны виделись?
Мне неожиданно захотелось «потрафить» хозяйкиной душе, ответить, что да, дескать, виделся мне сон. И такой, что лежу я на широком, зеленом лугу, залитом неземным, чарующим светом, с ароматами кашки, душицы и еще каких-то неведомых цветов. Я слизываю нектар с ярких бутонов, запивая его кристальною росою из фиалок. И незабудки легонько щекочут мои руки и подхихикивают сами едва слышно, будто это не меня, а их щекочут. А над моим лицом колышут головками две соперницы-ромашки и ссорятся игриво, глупышки. Вот одна из них смешно сморщила свои лепесточки в упрямый бутончик, уперлась листочками в стебелек и что-то по-своему, по-цветочному, сердито высказала своей подружке, не менее прекрасной ромашке. Спор их недолог, и они вскоре вновь ласково склоняются надо мной, переплетаясь между собою тонкими станами-стебельками, шутливо пытаются рвать на себе лепестки, дурочки: «Любит, не любит, любит, не любит…» А из-за широкого листа лопуха украдкою подглядывают за ромашками два голубовато-синих колокольчика, в приступах ревности темнея до фиолетовости, при этом тихохонько позванивая тычинками и раздувая от негодования пестики. Думают, видно, бедняги, что мне их не разглядеть, а я хохочу над ними беззвучно и беззлобно, потешаясь над их глупой ревностью. И захотелось, было, но не рассказал я тот сон…
Любовь Даниловна проводила меня до автовокзала, шли мы улицами станицы и красивым парком с высокими елями, склонившими над аккуратными дорожками мощные мохнатые лапы с сочной зеленовато-голубой хвоей. И станица в утреннем свете показалась мне совершенно замечательной. На прощанье Любовь Даниловна крепко и твердо пожала мне руку: так, без задней мысли, могут пожимать руку только люди, которым незачем врать, которые абсолютно уверены в своей Правде и в верности своего Пути.
В г. Ейске, осенью 2003 года
