С удивлением понимаешь, что воины, прошедшие чеченскую войну, чем-то похожи на представителей афганского поколения. Сначала нельзя понять чем: вроде бы и возраст совершенно разный, и принадлежность к разным поколениям, но, тем не менее, в их взглядах, характерах есть нечто общее, порой трудноуловимое — то, что объединяет людей, прошедших войну.
Психологи знают, как мгновенно преображается человек, получая в руки оружие. Меняется все: мироощущение, самооценка, отношение к окружающим. Оружие – это сила и власть, оно дает уверенность в себе, диктует стиль поведения и создает иллюзию собственной значимости. Так происходит в мирной жизни. Что же происходит на войне, когда оружие есть у каждого, а его применение из возможности становится обязанностью? Существует ли какой-то особый психологический тип человека, называемый условно «человек с ружьем»? Конечно есть.
Война формирует особый тип личности и особый тип психологии, психологии комбатанта (комбатант — лицо, принимающее непосредственное участие в боевых действиях в составе вооруженных сил одной из сторон международного вооруженного конфликта и имеющее в этом качестве особый юридический статус). Психологию человека в экстремальной ситуации можно рассматривать как непрерывную череду пограничных ситуаций: ранения, смерть близких людей, бытие на грани жизни и смерти и так далее. Люди, пережившие такое, знают, что меняется вся ценностная шкала человека: то, что еще вчера казалось значимым, моментально теряет всякое значение, отходит на второй план.
На войне, когда можешь погибнуть сам, можешь потерять близких людей, все то, что относится к сфере обывательской, теряет всяческий смысл. На первый план выходит нечто другое. В том числе – проблема духовного самосохранения. То есть, когда человек может не самосохраниться физически, он ставит перед собой интуитивно проблему духовного самосохранения.
В суровых ситуациях существует две категории ценностных ориентиров, между собой прямо противоположных. Одна категория направлена на оправдание безнравственного действия индивида за счет внешних обстоятельств: «Кому война, а кому мать родна». Другая категория – это осуждающий противовес, который как раз показывает, что существуют люди, не допускающие и мысли нажиться на народном горе и использовать трагические для страны моменты в собственных целях.
На войне могут проявляться прямо противоположные качества людей, причем в гипертрофированном виде за счет того, что меняется ценностная шкала. То, что в мирной жизни может восприниматься как какой-либо незначительный проступок, уступка, на войне оказывается трусостью или предательством.
В то же время героизм, который в мирной жизни встречается крайне редко в силу того, что не было обстоятельств, в которых он бы мог проявиться, на войне становится явлением массовым и даже повседневным. Две крайности — черное и белое. Такой черно-белый взгляд на мир очень характерен для участников боевых действий.
Вернувшись с войны, они не признают полутонов, но видят мир только в черно-белом цвете и с большим трудом адаптируются к тому, что мир достаточно сложен. Потому что там, на войне, все было очень просто: если ты не убьешь первым, то убьют тебя.
В военной психологии существует такое понятие как коллективно-групповые настроения. Возникая у одного или немногих людей, настроение очень часто перекидывается на большую человеческую массу, психически заражая ее. Так происходит в толпе.
Войско, потеряв в какой-то момент руководство, превращается в большую толпу, которую можно заразить любыми настроениями. Наличие в этой человеческой массе одного труса или паникера способно обратить эту толпу в бегство, в тоже время, инициатива волевого командира может эту панику остановить и даже обратить ее в героически наступательный порыв.
Приведу пример, зафиксированный еще в русско-японскую войну. Наша часть оказалась зажата в овраге под огнем японских пушек. Смешались люди, смешались обозы, выбраться из этого оврага было очень сложно, люди запаниковали. И в этот момент какой-то унтер-офицер поднял с земли большой крест от полковой церкви, крикнул: «Братцы…вперед, за крестом… за знамением», и огромная человеческая масса, которая была в панике и унынии, стиснув зубы, молча полезла из оврага. Поразительно то, что люди забыли, что у них в руках оружие, и эта шумно дышащая толпа навалилась на японцев, ломала пулеметы голыми руками.
Обстановка смертельной опасности пробуждает в человеке инстинкт самосохранения и естественное чувство страха, но одновременно человек осознает, что должен преодолеть свою слабость, не выдать ее окружающим. При этом, сохраняя даже внешнее спокойствие, сложно избавиться от внутреннего трепета. Страх становится фактором, который препятствует эффективной работоспособности в боевой обстановке и проявляется это в широком диапазоне, начиная от массовой паники и бегства больших войсковых масс до индивидуальной психологической подавленности, утраты способности ясно мыслить и адекватно оценивать обстановку вплоть до безынициативности и полной пассивности.
В условиях войны особую роль играет моральный дух армии, а формирует его совокупность факторов: убежденность в справедливом характере войны, вера в способность своего государства и армии отразить нападение и духовно-нравственные ценности, ради которых солдат готов отдать свою жизнь. Военный психолог Норман Коупленд писал, что высокое моральное состояние войск это средство способное превратить поражение в победу. Армия не разбита, пока она не прониклась сознанием поражения, ибо поражение – это заключение ума, а не физическое состояние.
Подлинная цель любой войны заключается не в уничтожении противника, а в том, чтобы подорвать его волю к продолжению войны. Конечная цель любого сражения заключается скорее в победе психологической, чем физической.
Вот почему так важна работа психологов в войсках. Как показали события последних десятилетий, вновь появившиеся в войсках полковые священники выполняют эту работу мощно и многогранно. Стоит ли удивляться тому, что за плечами большинства войсковых священников участие в боевых действиях в «горячих точках»?
Полковой священник Иерей Антоний СОТНИКОВ.
